Только сталь, кровь, смерть… да моя боль. Стрелы Лилит… Я держался, не позволяя себе умереть. Волей своей, мыслью об Алисе! И да — будь ты проклят, Сатана! — силой твоей!

Но что это? Мы замедлились и почти остановились, а до цитадели еще очень далеко. Я вижу ее и море врагов перед ней. Кровь и песок! Крохотной частью сознания, что отрешилась от боя, заметил, как Сарн Адаб на миг вновь окружил нас, а дорога сквозь тьму исчезла. Но потом появилась.

Ненадолго. Сарн Адаб — на долю мгновения, и снова путь света. Заклятие Велдона теряет свою мощь. Я мог сдерживать войско приспешников Низверженного на узком пространстве, но в полном окружении мы быстро найдем свой конец.

Проклятье! Я лишь меч, а Велдон — щит, и щит этот почти разрушен.

Кровь и песок!

Томас Велдон творит молитву! Не слышу ее, но чувствую святую силу. Сумасшествие! Черная магия Неакра слилась со святой магией. Снова вокруг лишь тьма и узкий путь во мгле с бесконечным сражением…

Я уже… Нет мысли ни о чем, только бой. Покрыт кровью, но все еще жив, а цитадель так далека… Как давно Томас Велдон прибег к молитве? Минуту назад или с самого начала?

Неожиданно для меня время остановилось! Страшная своей ясностью мысль выдернула из боя. Всё! Магия Велдона иссякла! Теперь вокруг нас только Сарн Адаб и тысячи солдат ордена, сотни чернокнижников и сам Низверженный. Его гигантская, охваченная фиолетовым пламенем фигура в черном плаще.

Мы прошли две трети пути до цитадели. Но дальше…Теперь всё! И нет у меня больше сил! Я почти мертв, хотя жизнь еще цепляется за истерзанную плоть и не отпускает, держится за меня непостижимым образом. Но сил больше нет. Я умер бы и без исчезновения колдовского пути, да без него смерть наступит скорее. Буквально в следующий миг; когда время обретет свою прежнюю власть — наступит конец всему.

Алиса…

Мы почти погибли!

Как же так, Несущий Свет? Я твой ключ! Что будет, если он сейчас будет уничтожен? Тебе не дадут воскресить меня, потому что изничтожат само воспоминание о Николасе Гарде. Ярости Ишмаэля хватит на это!

Молчишь?

А я нет!

— Призываю тебя, Люцифер!

Раскинув руки, открыл клинкам приспешников Низверженного свою грудь. Мое сердце — последний мой козырь. Мое уничтожение означает закрытый Орнор для Люцифера.

— Явись же ко мне!

Предрассветное небо над Сарн Адабом застонало, и стон этот пронесся над всем миром.

Он пришел!

Люцифер здесь. Незримый.

Проняло до самых дальних закутков моей проклятой души.

Несущий Свет явился и исчез, его появление длилось миг, который казался очень долгим, и небо над Черным замком исторгло стон. Трубы неведомых исполинов заиграли тревожную песнь, она гудела и отдавала металлическим скрежетом. Небо оплакивало мир, и слышал гнетущую весть каждый, кто был в городе приспешников возвратившегося бога, и услышал это в одно страшное мгновение весь остальной Орнор.

Невероятное безмолвие, погасившее бушевавший ветер, пало на Сарн Адаб.

Я открыл себя для вражьей стали и должен был умереть, но смерть не явилась. Вслед за Сатаной пришли другие, они вступили в бой с войском Ишмаэля. Над Сарн Адабом кружили четыре всадника — один на белом коне, другой на рыжем, третий на черном, четвертый восседал на жеребце серой масти. Черные одеяния наездников не имели четкой формы: может, темные плащи развевались за спинами, и вдруг их будто нет; и не углядеть, во что именно облачены наездники. Ясно только, что на головы накинуты капюшоны, а лица скрыты непроглядным мраком.

Они высоко в небе, но всякий в крепости мог в мельчайших деталях лицезреть пришельцев на летящих под облаками скакунах. Трое вооружены фламбергами — полуторными мечами с клинками волнистой формы. Четвертый, тот, что восседал на белом жеребце, стрелял из лука. Он бил вниз, полет его стрел был неразличим для взора смертного, но попадание каждой стрелы по слугам Низверженного оказывалось подобием взрыва нескольких бочек пороха, составленных вместе. Взрывы разносили брусчатку, смешивая с землей растерзанные тела людей и иномирцев. Огненные цветки распустились на стенах и башнях, окружающих внутренний двор замка; сметали арбалетчиков наземь, как игрушечных солдатиков.

Наездники на несущихся по небу скакунах появились над битвой, и меньше чем за один миг принесли огонь и смерть. Меня должны были проткнуть десятком мечей, только орденские солдаты не успели этого. Всадники с мечами атаковали сразу сотни и тысячи из них. Темная тень промелькнула мимо, разметав, превратив в мертвецов всех противников подле меня. Наездник промчался, а шлейф паники после него тянул в пучину ужаса. Я сжал волю в кулак, дабы не поддаться охватившему страху. Хвала Харузу, страх держал меня совсем недолго.

Харуз… Я вспомнил про Старика, и меня охватила ярость; она воззвала к мести и скинула с души последние ошметки страха.

Три всадника уже скачут по булыжникам Сарн Адаба, сражая всех на своем пути. Четвертый по-прежнему кружит в небе, испуская вниз смертельные, начиненные огнем стрелы. Вопли истребляемых людей… кровь стынет в жилах от них, но войско Низверженного еще сражается. Пикинеры тщетно пытаются остановить всадников с мечами, по ним стреляют арбалетчики. Совокупная мощь магов Низверженного и сам возвратившийся бог вступили в схватку с новым врагом. Крики сотен глоток, взрывы, молнии и огонь.

Хаос и разрушение! Страх!

Четыре всадника Апокалипсиса! Предвестники конца мира!

Дьявол явил несокрушимое оружие. Всадников Апокалипсиса, которых ничто не может побороть, как не может остановить конец времен в час пришествия Двуединого Бога на бренную землю.

Люцифер привел их. Чтобы защитить меня, его ключ к Орнору. Он привел, потому что я звал его!

Моя ярость к Низверженному гасла одновременно с осознанием содеянного. Как?.. Что?.. Это я открыл дорогу предвестникам Апокалипсиса в наш мир! Дал начало концу времен!

— Что я сотворил!.. — чуть слышно прошептали пересохшие губы.

Опустошенный, обессиленный мыслью о свершенном, я упал на колени, уронив голову на грудь. Только воткнутый в щель меж булыжниками бракемарт, который я по-прежнему сжимал в правой руке, удерживал, чтобы не распластаться на земле.

Тонкая ладонь легла на плечо.

— Николас.

— Алиса! — Я встрепенулся. — Как ты?

— В здравии. — Девушка улыбнулась; она слаба, но стоит на ногах. — Ты весь в крови.

— Пустяки, это не моя, — солгал я.

Как же она красива! Даже по-прежнему измазанная в краске. Вскочив, заключил свою любовь в объятия, мы соединились в поцелуе, и весь мир стал не важен. Что бы я ни сотворил, какой бы новый грех ни отяготил и без того проклятую душу, я свершил чудовищный поступок лишь ради нее. Лишь ради нее.